Им обещали, что их будут встречать цветами, хлебом-солью и песней «День Победы».
Им говорили, что они — освободители, пришедшие довоевать за «дедов» и добить не добитых в 1945-м врагов рода человеческого.
Их инструктировали, что «так надо» — и дело вовсе не в маленькой и ненастоящей Украине! Всё гораздо серьезней: воевать придется с кукловодами! Ведь это подлое НАТО напало на Россию! Ну или вот-вот нападет.
Цветы — были. Но бумажные и пластмассовые. Уже в России. И не для всех — только если крупно повезло.
Для кого-то — это спецоперация по «демилитаризации» и «денацификации» взбунтовавшейся части «единого народа».
Для кого-то — способ заработать, добыть «трофеи» или получить компенсацию для семьи (хотя бы в виде белой «Lada Granta») — в случае летального исхода.
Для кого-то — народная война. С сетевой структурой сопротивления оккупации и тяжелой романтикой партизанского подполья, хорошо знакомой то ли по советской литературе — вроде «Молодой гвардии» Фадеева, то ли по постсоветским фильмам об ОУН и УПА. (Хотя теперь в составе ВСУ есть Служба специальных операций, которая достаточно профессионально организует и координирует партизанское движение. По экспертным оценкам «BBC News», в Херсонской и Запорожской областях порядка 60% случаев партизанского сопротивления — заслуга ССО; около 40% — самодеятельность неорганизованных или самоорганизованных народных мстителей.)
Всё происходящее оказалось огромной неожиданностью для всех: и для Кремля, принимавшего решение, опираясь на мнимый успех в Крыму 8 лет назад. И для российских солдат, брошенных это решение исполнять. И для украинского государства, оказавшегося значительно крепче, чем об этом было принято думать. И для украинского народа, который сам себя привык считать народом-жертвой, но вдруг оказался способен к самоорганизации и героическому, самоотверженному сопротивлению.
Запад не верил в возможность полномасштабного украинского сопротивления, поэтому Украине передавали оружие и боеприпасы с расчетом прежде всего на городскую и партизанскую войну — «Javelin», «NLAW», «Stinger». Мол, мы свои посольства из Киева эвакуировали, а вы там уж как-то сами.
Один из наиглавнейших показателей, по которому в Кремле принималось решение о вторжении на территорию Украины, было партизанское движение в Крыму, Севастополе и ЛДНР, начиная с 2014 года. Точнее, его отсутствие. Мол, раз нет партизан, нет резонансных терактов против представителей российской или пророссийской власти, значит, Украина — фейковое недогосударство, украинский народ — фантазия историков-русофобов, украинство — вредная болезнь («химера», по Льву Гумилеву), от которой надо вылечить русских людей, проживающих на исконно русских землях. И они действительно так думали!!! (Многие — продолжают думать подобным образом даже спустя почти полгода жесточайшего сопротивления со стороны «несуществующего государства» и «выдуманного народа»!) Кстати, как выяснилось, крымские и донбасские партизаны были и есть. Просто их деятельность почти не связана с яркими и громкими акциями.
А вот на «новых территориях» (как любовно кремлевцы называют оккупированные Херсонщину, части Запорожской и Харьковской областей) партизанское движение оказалось более динамичным и менее законспирированным: постоянно гремят взрывы — взлетают на воздух машины с коллаборантами, «гауляйтерами» и российскими солдатами, кого-то целенаправленно убивают в зданиях местных администраций, кто-то сам пытается спрятаться (даже имитируя психическое заболевание) — чтобы не достали. Увы, оккупационное насилие порождает насилие партизанское.
Для россиян на данный момент, пока в России не объявлена всеобщая мобилизация, существует лишь один способ прервать эту цепь насилия и бессмысленных смертей — своих и чужих: отказаться от участия в коллективном самоубийстве. Иначе говоря, отказаться от участия в убийстве других людей — с очень высокой гарантией быть убитым самому: то ли американским «HIMARS» и «М777», то ли старым советским оружием, то ли новыми украинскими партизанами.
У Украины, в отличие от России, всегда были проблемы с государственностью и государственническим инстинктом, а уж имперского пафоса не наблюдалось никогда. Зато неплохо было с майданами, бунтами, горизонтальной самоорганизацией, борьбой за свободу и протестом против любых узурпаторов и оккупантов.
Раньше главным брендом Мелитополя были знаменитые черные черешни, а Херсонщины — еще более знаменитые херсонские арбузы (в этом сезоне их едят россияне). Теперь же главным брендом становятся, похоже, партизаны. И не случайно «Партизаны» — это название одного из сел области: во времена гражданской войны махновщина на Херсонщине имела огромный размах, а в годы Второй мировой тут ярко отметились и подпольщики ОУН, и советские партизаны.
Это очень сложный практический и этико-философский вопрос: следует ли на зло отвечать злом — насилием на насилие, убийствами на убийства, казнями на казни, ракетными бомбардировками на ракетные бомбардировки? Христианская этика, на первый взгляд, отвергает принцип талиона и противопоставляет ему смирение, милосердие, прощение, любовь к Богу и ближнему. Однако когда нападающий убивает всё и всех, что тебе дорого и близко: людей, города, дома, школы, больницы, православные храмы, музеи, электростанции, речь идет не о талионе, а о сопротивлении злу силой, которое, по словам философа Ивана Ильина, «является делом благим, праведным и должным».
И это сложный вопрос — во что перерастет народная скорбь и какое обоснование партизанской борьбы победит в украинском случае: ветхозаветный принцип талиона и проекты праведного отмщения или же христианский императив преображения и растворения зла?
Пока наиболее ценным и осмысляемым опытом считается израильский. Так, в сентябре 1972 года на олимпиаде в Мюнхене палестинской террористической группой «Черный сентябрь» было захвачено 11 израильских спортсменов. В течение суток все они были убиты.
За последующий год случилось 11 загадочных смертей людей, имеющих отношение к мюнхенскому убийству (одного убили по ошибке, несколько человек было убито или пострадало случайно — в ходе терактов) — эта акция возмездия со стороны «Моссад» получила название «Гнев Божий».
До сих пор многие вещи в социально-политической и военной инфраструктуре Израиля существуют в «мерцающем» режиме. Как говорила Голда Меир, «во-первых, у нас ядерного оружия нет, а во-вторых, если потребуется, то мы его применим».
Израильские спецслужбы «Моссад», «Шабак» («Шин-Бет»), а также «Армия обороны Израиля» («ЦАХАЛ») в деле ликвидации ликвидаторов народа Израиля действуют по похожей методологии: с одной стороны, вне легального правового поля, с другой — не слишком скрывая собственные методы работы.
В украинском общественном сознании стала популярной тема о параллелях между ситуацией, в которой Украина существует с 24 февраля, и ситуацией, в которой Израиль существует всю свою новейшую историю. То есть, когда соседи решили, что тебя быть не должно — от слова «совсем». Когда ты — демократия, а соседи — унылые авторитарные диктатуры. Когда ты — хочешь и можешь не только «оборонку», но также и «хай-тек», и космос, и медицину, и биотехнологии, и много чего еще из высоких технологий. И когда мне отмщение, и аз воздам. Иначе говоря, когда гнев божий достанет врагов твоего народ, отметившихся нечеловеческими преступлениями, в любом медвежьем углу России, в любом отдаленном бурятском селе, в любом высокогорном чеченском или дагестанском ауле.
Хорошая мировая конъюнктура цен на энергоносители предвещала России, российским народам, российской экономике замечательную перспективу для жизни и развития — на ближайшее десятилетие.
Но теперь главная российская жизненная перспектива — это смерть. Смерть в Украине. Смерть за Украину — за «демилитаризацию» и «денацификацию». Смерть — за присоединение Херсонской области и референдум в Запорожской. Смерть — за то, чтобы семье выплатили 7 млн. руб. «гробовых». Смерть — от неспособности жить. Ну когда, ну когда до каждого россиянина дойдет, что жизнь — и своя, и чужая — важнее и ценнее смерти? И что мы вообще-то рождаемся на свет ради жизни, а не ради опасных игр со смертью в «русскую рулетку»?
